Реферат на тему: Основная часть. Используемая литература

Введение

Денис Васильевич Давыдов (1784-1839) вошёл в литературу как создатель "гусарской лирики". Его первые стихи, отражавшие либерально-дворянское вольномыслие, привлекали горячим патриотизмом, возмущением деспотией, смелыми сатирическими выпадами против царя ("Голова и ноги", 1803; "Река и зеркало"), презрением к высшему, вельможному свету, к придворной знати ("Договоры", 1807; "Моя песня", 1811; "Болтун красноречивый", 1816 -1818; "На князя П.И. Шаликова", 1826; "Гусарская исповедь", 1830).

Давыдов создал всего около пятнадцати "гусарских" песен и посланий. Объём его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим.

Давыдов, один из организаторов и руководителей партизанского движения Отечественной войны 1812 года, заслужил известность также и в качестве военного писателя и мемуариста.

Умер Денис Васильевич неожиданно, но, успев, правда, совершить много воинских подвигов и деяний во имя славной памяти великой войны. И всё же в "двойных" определениях типа "поэт-воин", "поэт-партизан", на первое место выступает понятие "поэт". "Сын Аполлонов…".

Денис Давыдов

Я не поэт, я - партизан, казак.

Я иногда бывал на Пинде,

но наскоком…

Денис Давыдов - "Ответ", 1826

Денис Васильевич Давыдов был самым настоящим, самым знаменитым партизаном Отечественной войны.

Ни один из русских поэтов не удостоился при жизни такого количества дружеских посланий и посвящений. И почти во всех - удивление странным, противоестественным соединением поэзии и войны. А ещё более странное единение - поэта и воина - почему-то не казалось удивительным. "Давыдов, воин и поэт! // И в мире и в боях равно ты побеждаешь…" (С. Нечаев, 1816).

Это вечное "приложение": "поэт-партизан", "поэт-воин", "певец-витязь", "певец-гусар". В отношении к Д.Давыдову сочетания подобного рода стали настолько привычны, что мы перестали замечать их несочетаемость.

Именно с Денисом Давыдовым и с его поэзией связано и наше особенное культурологическое отношение к самому понятию "гусар". До появления его стихотворений в сознании русского человека "гусары" ("легкоконные воины". - Вл. Даль) ничем не отличались от "улан", "драгун", "кирасир" или "гренадёр". Служба в гусарских войсках поначалу вовсе не была престижной: тот же Давыдов начал служить в куда более привилегированном Кавалергардском полку - и лишь в 1804 году, за сочинение противоправительственных басен, был "понижен" рангом и сослан в Белорусский гусарский полк. Но в этом же году стало расходиться в многочисленных списках его стихотворение, положившее начало особенному отношению к гусарам. Стихотворение это было посвящено лихому буяну А.П. Бурцову, старшему сослуживцу автора, - и если бы не это стихотворение, то имя Бурцова, пьяницы и гуляки, ничем более себя не прославившего, давно бы кануло в вечность…

Представленный Давыдовым гусар - это был, собственно, первый в русской литературе живой образ воина, воссозданный путём словесного творчества. В стихах "поэта-воина" фактически нет ни одного описания сражения (какие есть у "невоинов" Батюшкова или Пушкина). Он часто ограничивается упоминанием неких "опорных" деталей военного быта ("Сабля, водка, конь гусарский…") и охотнее воспевает не "сечу", а "биваки"…

Использовались Давыдовым и гиперболы, например, с непременной "водкой", столь "ухарски" потребляемой на пирушках: "Ставь бутылки перед нами…". Усы - с самых ранних стихов поэта - стали своеобразным символом гусара - "честью гусара": "С закрученными усами…", "И с проседью усов…". Ещё более пестрят этими самыми "усами" стихотворные послания к Давыдову: "усатый запевала", "и закрутив с досады ус", "усатый воин". Благодаря этому образу понятие "гусар" стало нарицательным и даже расширительным: в обиход вошли слова "гусарить" ("молодцевать из похвальбы, франтить молодечеством". - Вл. Даль) и "гусаристый"… Козьме Пруткову принадлежит шутливый, но очень глубокий афоризм: "Если хочешь быть красивым, поступи в гусары".

Денис Васильевич был отнюдь не прочь "погусарить" и в стихах, и в прозе. Стихи свои он сам называл "крутыми", что проявлялось в особенной "взбалмошности" их языка и стиля: "понтируй, как понтируешь, фланкируй, как фланкируешь… ("Гусарский пир", 1804). В "Песне старого гусара" (1817), упрекая гусар молодого поколения в отступлении от былых идеалов, автор восклицает: "Говорят: умней они.… Но что слышим от любого? Жомини да Жомини! А об водке - ни полслова!".

Барон Генрих Вениаминович Жомини (1779-1869) был генералом, французом на русской службе, слыл за известного военного теоретика; Давыдов, сам занимавшийся теорией партизанской войны, полемизировал с установками этого самого Жомини… Но стихи стали знамениты вовсе не этим намёком на полемику: необычное противопоставление не просто запомнилось, а врезалось в память, входило в бытовой обиход, превращалось в пословицу (впоследствии повторённую Вяземским и Пушкиным, Толстым и Лениным). И не будь этих стихов - кто бы сейчас вспомнил о генерале Жомини!.. Пожалуй, ни одному из русских поэтов судьба не даровала такой "гусаристой" биографии.

Лирика Давыдова по интонации стремительная, темпераментная, по речи непринуждённая, нарочито огрублённая гусарским жаргоном, - реакция на гладкопись салонной поэзии сентиментализма. Яркий её образец - стихотворение "Решительный вечер", (1818), в котором есть такие выражения: "как зюзя натянуся", "напьюсь свинья свиньёй", "пропью прогоны с кошельком". Давыдов в начальную поэтическую пору воспевал безудержное разгулье с легкомысленно резвыми харитами: "Пей, люби да веселися!" ("Гусарский пир", 1804).

"Солдатская" лексика производит в такого рода стихах впечатление условности, благодаря тому, что бытовые словечки, реалии взяты не всерьёз, а стилизованы под "солдатскую" песню: "Между славными местами устремимся дружно в бой!". До Давыдова в "распашных" стихах отсутствовало героическое начало. У Давыдова гусарские пиры не имели самодовлеющего интереса, они всегда приподнимались над уровнем бытовых "шалостей", отсутствовали описания сражений: "Выпьем же и поклянёмся, что проклятью предаёмся…" ("Бурцову").

Б.М. Эйхенбаум, рассматривая давыдовскую "гусарщину" с т. зр. Развития батального жанра, указал на появление "личностной позы", конкретной фигуры "поэта-воина" в стихах Давыдова. К этому можно добавить, что новизна давыдовских стихов заключалась в новой мотивировке героики. В его стихах впервые делается упор на личный склад характера, на то, что можно назвать натурой. Для Давыдова главное - не поразить эффектом "военных" словечек, а блеснуть "натурой" гусара, умеющего мертвецки пить и жизнерадостно умирать, лихого забияки и в то же время героя.

"Отчаянность" характера воспринималась после стихов Дениса Давыдова как нечто неотделимое от военной героики. Вот почему и Давыдов, и его друзья и почитатели упорно стремились к отождествлению давыдовского гусара с самим поэтом. Давыдов даже несколько стилизовал свою жизнь под свои песни, всячески культивировал представление о себе как о "коренном гусаре" ("Песня старого гусара"). Грибоедов, восторженно отзываясь об уме Давыдова, не забывает упомянуть и об его "гусарской" натуре: "Нет здесь, нет эдакой буйной и умной головы, я это всем твержу; все они, сонливые меланхолики, не стоят выкурки из его трубки".

Создавал свои первые гусарские стихотворения задолго до того, как в России начались дебаты о романтизме. Когда уже в первой половине 1820-х годов "парнасский атеизм", как называл его Пушкин, стал предметом горячих споров, Давыдов, в отличие от Пушкина, Вяземского, Кюхельбекера, Рылеева и многих других, не проявил интереса к теоретической стороне вопроса. Практически же его поэзия развивалась в русле романтического движения. Давыдов имеет право считаться одним из создателей русского романтизма. Своего рода экзотичность давыдовского гусара отвечала романтическим вкусам, подобно кавказской и восточной экзотике.

Удивительно у Давыдова то, что самыми "экзотическими" оказываются в его поэзии вещи простые и обыкновенные. Этим Давыдов открыл доступ в лирику реалиям жизни.

Узость "гусарского" взгляда на мир компенсируется плотностью бытовой основы, в которой крайне нуждалась лирика ("Бурцову. Призывание на пунш"). О Д. Давыдове можно сказать, что он не всегда отдыхал на "кулях с овсом" и не всегда гляделся, вместо зеркала, в сталь своей "ясной сабли". Но кули с овсом, лошади, стаканы с пуншем, кивера, доломаны, ташки и даже усы, которые полагались гусару по форме, были непреложными реалиями гусарского образа жизни.

Множество эпигонов подхватили давыдовскую манеру, перепевая усы и кивера, трубочные затяжки, фланкировку и пунш. У Давыдова слова не подчиняются друг другу: в контексте не происходит взаимодействия лексических тонов. Этот поэт - противник однотонности, по-разному свойственной Батюшкову и Жуковскому.

У Давыдова колорит одних слов не оказывает влияния на другие; для него существует принципиальная разница между словами разного стиля и она. Он даже стремится к тому, чтобы контрасты были заметны: "Ради Бога и… арака //Посети домишко мой!". В этом послании к Бурцову Давыдов тремя точками разделяет "бога" с "араком" (водкой). Во втором послании парадоксальность давыдовских словосочетаний выступает уже как безоговорочная закономерность его стиля: "В благодетельном араке //Зрю спасителя людей". Героические маршевые интонации сменяются шутливыми или эпикурейскими. Неровность стиля резко подчёркивается:

Пусть мой ус, краса природы,

Чернобурый, в завитках,

Иссечётся в юны годы

И исчезнет, яко прах!

("Бурцову. В дымном поле, на биваке…")

Соседство "усов" и "бога", "бога" и "водки" не преследует сатирических или "богоборческих" целей, как, например, в героико-комических поэмах XVIII века. У Давыдова цели иные. Стилистические толчки отражают душевную порывистость "автора" и острые изломы его жизни: "Он часто с грозным барабаном // Мешает звук любовных слов…" ("Гусар").

Давыдов очень часто применяет в лирике разностопный стих, гораздо чаще, чем Батюшков, Жуковский и Пушкин. Поэтический синтаксис Давыдова, его интонации также отличаются разнообразием переходов, переключений из одной тональности в другую. Уравнивание слов несвойственно методу Давыдова и в лучших его произведениях применяется в особых целях. Этот принцип Давыдову чужд, как чужды ему гармоничность и поэтизация. Он дорожит лексической окраской "простонародных" слов. Позиция Давыдова была близка крыловской.

Одна из основных особенностей стихов Дениса Давыдова состоит в том, что они основаны на принципе "устной" речи. Устная интонация и лексика определяют специфику Давыдова и отличие его от Батюшкова и Жуковского. Принцип устной речи впервые Давыдовым был применён в "гусарских" стихах, первоначально и не претендовавших занять место в литературе.

Само по себе наличие разговорной - "гусарской" или "простонародной" - лексики ещё недостаточно для обновления содержания лирики. Новое содержание, концепция действительности осуществляется в лирике непременно и как новая конструкция, новое соотношение значащих форм. Очень велика при этом роль интонации и поэтического синтаксиса.

В позднем творчестве Давыдова есть несколько чисто лирических стихотворений, по своей художественной силе не уступающих его прославленной "гусарщине". Это другой полюс поэзии Дениса Васильевича, где нет "экзотики" и иронии, а также внешних эффектов. Здесь господствует простота, выразительные средства очень скупы. Глубоко звучат песенные интонации:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолётных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

(Романс "Не пробуждай, не пробуждай…")

Поэзия Давыдова оказала влияние на многих поэтов первой трети XIX века: А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, Н.М. Языкова. По свидетельству Юзефовича, Пушкин говорил, что Денис Давыдов "дал ему почувствовать ещё в лицее возможность быть оригинальным". В свою очередь поэзия Пушкина оказала большое влияние на развитие творчества Давыдова, которого справедливо относят к поэтам пушкинской плеяды.

Оглавление

- I. Введение..3

- Основная часть

- III. Заключение....10

- Используемая литература

Заключение

Декабрист М.В. Юзефович, рассказывая об одной из своих литературных бесед с Пушкиным, вспоминал: "Я раз сделал Пушкину вопрос, всегда меня занимавший: как он не поддался тогдашнему обаянию Жуковского и Батюшкова и, даже в самых первых своих опытах, не сделался подражателем ни того, ни другого? Пушкин мне отвечал, что этим он обязан Денису Давыдову, который дал ему почувствовать ещё в Лицее возможность быть оригинальным".

Русская поэзия начала ЧЙЧ века была вообще богата литературными "масками": "балладник" Жуковский, "повеса" Батюшков, "язвительный поэт" Вяземский, "буйный студент" Языков… Но "гусар-партизан" Давыдов явился раньше всех, - и маска эта сразу же привлекла своей открытой свободой чувств и деяний.

Число стихов, посвящённых Давыдову его современниками, едва ли не превосходит число его собственных стихотворений.

Неожиданный для русской поэзии "допушкинского" времени сплав своеобразного героя с новаторской стилистической системой делал Давыдова фактически поэтом без "подражателей": он раз навсегда утвердил своё право на собственное, только ему принадлежащее место в русской литературе: "Пусть загремят войны перуны, я в этой песне виртуоз!".

Библиография

1. История русской литературы XIX века (первая половина). Учебник для студентов пед. ин-тов. - М., "Просвещение", 1973.

2. Кошелёв В.А. О жизни и творчестве Дениса Давыдова //Литература в школе. - 1996. - № 3 - с. 21-34.

3. Ревякин А.И. История русской литературы XIX века. Первая половина. Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. - М., "Просвещение", 1977.

4. Семенко И.М. Поэты пушкинской поры. - М., "Художественная литература", 1970.